Марлен

     посвящается Марлен Дитрих

Вас не трудно полюбить,
Нужно только храбрым быть,
Все сносить, не рваться в бой
И не плакать над судьбой.
Ой-ой-ой-ю!

Надо розы приносить
И всегда влюбленным быть,
Не грустить, не ревновать,
Улыбаться и вздыхать.

Надо Вас боготворить,
Ваши фильмы вслух хвалить
И смотреть по двадцать раз,
Как актер целует Вас,
Прижимая невзначай... Гуд бай!

Все журналы покупать,
Все портреты вырезать,
Все, что пишется о Вас,
Наизусть учить тот час!

Попугая не дразнить,
С камеристкой в дружбе жить,
("Здрасьте, Марья Семеновна!"),
Чистить щеточкой "бижу"
И водить гулять Жужу.
("Пойдем, собачечка!").

На ночь надо Вам попеть,
С поцелуями раздеть,
Притушить кругом огни...
"Завтра съемка... ни-ни-ни"
("что вы, с ума сошли?")
И сказать, сваривши чай: "Гуд бай!"

Ожидая Вас, не спать
В телефон не проверять,
Не совать свой нос в дела,
Приставая:"Где была?"
("А вам какое дело?")
И когда под утро, злой,
Вы являетесь домой,
Не вылазить на крыльцо,
Сделать милое лицо:
"Замолчи, Жужу! Не лай! Гуд бай!"

Так проживши года три,
Потерять свое "эспри"
Постареть на десять лет
И остаться другом? Нет!

Чтоб какой-нибудь прохвост,
Наступивши мне на хвост,
Начал роль мою играть
И ко мне Вас ревновать?
Нет. Уж лучше в нужный срок
Медленно взвести курок
И сказать любви: "Прощай! Гуд бай!"
 
1935

№2

Дансинг-герл

Это бред. Это сон. Это снится...
Это прошлого сладкий дурман.
Это юности белая птица,
Улетевшая в серый туман...

    Вы в гимназии. Церковь. Суббота.
    Хор так звонко, весенне поет...
    вы уже влюблены, и кого-то
    Ваше сердце взволнованно ждет.

    И когда золотые лампады
    Кто-то гасит усталой рукой,
    От высокой церковной ограды
    Он один провожает домой.

    И весной и любовью волнуем,
    Ваши руки холодные жмет.
    О, как сладко отдать поцелуям
    Свой застенчивый девичий рот!

    А потом у разлапистой ели,
    Убежав с бокового крыльца
    С ним качаться в саду на качели -
    Без конца, без конца, без конца...

Это бред! Это сон! Это снится!
Это юности сладкий обман!
Это лучшая в жизни страница,
Начинавшая жизни роман!

    Дни бегут все быстрей и короче,
    И уже в кабаках пятый год
    С иностранцами целые ночи
    Вы танцуете пьяный фокстрот.

    Беспокойные жадные руки
    И насмешка презрительных губ,
    А оркестром раздавлены, - звуки
    Выползают, как змеи из труб.

    В барабан свое сердце засунуть -
    Пусть его растерзает фокстрот!
    О, как бешено хочется плюнуть
    В этот нагло смеющийся рот!

    И под дикий напев людоедов,
    С деревянною маской лица
    Вы качаетесь в ритме соседа
    Без конца, без конца, без конца.

Это бред! Это сон! Это снится!
Это чей-то жестокий обман!
Это Вам подменили страницы
И испортили нежный роман!

1937

Мадам, уже падают листья

На солнечном пляже в июне
В своих голубых пижама
Девчонка, звезда и шалунья,
Она меня сводит с ума...
Под синий "берсез"*  океана
На желто-лимонном песке
Настойчиво, нежно и рьяно
Я ей напеваю в тоске:

"Мадам, уже песни пропеты,
Мне нечего больше сказать!
В такое волшебное лето
Не надо так долго терзать!
Я жду Вас, как сна голубого!
Я гибну в любовном огне!
Когда же Вы скажете слово,
Когда Вы придете ко мне?"
И, взглядом играя лукаво,
Роняет она на ходу:
"Вас слишком испортила слава,
А впрочем, Вы ждите... Приду!"

Потом опустели террасы,
И с пляжа кабинки свезли,
И даже рыбачьи баркасы
В далекое море ушли.
А птицы так грустно и нежно
Прощались со мной на заре.
И вот уж совсем безнадежно
Я ей говорю в октябре:

"Мадам, уже падают листья!
И осень в смертельном бреду!
Уже виноградные кисти
Желтеют в забытом саду!
Я жду вас, как сна голубого!
Я гибну в любовном огне!
Когда же Вы скажете слово,
Когда Вы придете ко мне?"
И взгляд опуская устало,
Шепнула она, как в бреду,
"Я Вас лишком долго желала,
Я к Вам никогда не приду!"

1930

Все, что осталось

Это все, что от Вас осталось.
Ни обид, ни смешных угроз.
Только сердце немного сжалось,
Только в сердце немного слез.

Все окончилось так нормально,
Так цинично жесток конец,
Вы сказали, что нынче в спальню
Не приносят с собой сердец.

Вот в субботу куплю собак,
Буду петь по ночам псалом,
Закажу себе туфли и фрак,
Ничего, как-нибудь проживем!

Мне бы только забыть немножко,
Мне бы только на год уснуть,
Может быть, и в мое окошко
Глянет солнце когда-нибудь.

Пусть уходит, подай ей, Боже,
А не то я тебе подам
Мою душу, распятую тоже
На Голгофе помойных ям.

1918

Полукровка

Мне нужна не женщина, мне нужна лишь тема.
Чтобы в сердце вспыхнувшем зазвенел напев.
Я могу из падали создавать поэмы,
Я люблю из горничных делать королев.

И в вечернем дансинге, как-то ночью мая,
Где тела сплетенные колыхал джаз-банд,
Я так нежно выдумал Вас, моя простая,
Вас, моя волшебница из далеких стран.

Как поет в хрусталях электричество,
Я влюблен в вашу тонкую бровь...
Вы танцуете - Ваше Величество,
Королева-Любовь.

И в душе Вашей низкой убожество
Было так тяжело разгадать...
Вы уходите, Ваше Ничтожество,
Полукровка, ошибка опять...

1930

За кулисами

Вы стояли в театре в углу, за кулисами,
А за Вами, словами звеня,
Парикмахер, суфлер и актеры с актрисами
Потихоньку ругали меня.

Кто-то злобно шипел: "Молодой, да удаленький.
Вот кто за нос умеет водить".
И тогда Вы сказали: "Послушайте, маленький,
Можно мне Вас тихонько любить?"

Вот окончен концерт... Помню степь белоснежную,
На вокзале Ваш мягкий поклон.
В этот вечер Вы были особенно нежною,
Как лампада у старых икон.

А потом - города, степь, дороги, проталинки...
Я забыл то, чего не хотел бы забыть,
И осталась лишь фраза: "Послушайте, маленький,
Можно мне Вас тихонько любить?"

1916